Спорить люблю с детства. В институтские годы даже тренировался (под руководством основателя советской школы системологии Авенира Ивановича Уёмова) вести научный, нацеленный на выяснение истины спор. Понятно, что в моем блоге споры — в основном почти без моего вмешательства — идут практически непрерывно. Недавно в одном таком диспуте нежданно обнаружил: мысль, очевидная для меня еще, кажется, до изучения обществоведения в выпускном классе, не только неочевидна оппоненту, но и вызывает его резкое неприятие. Причем вопрос прямо касается хозяйственной жизни.

То и дело напоминаю себе и другим слова Аристотеля: «Че­ло­век — общественное животное». Мы формируемся в обществе, воспитываемся на всем накопленном обществом (В. И. Ульянов, считая коммунизм высшей формой общества, а коммунистов — образцовыми его членами, сказал: «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество»), используем в работе созданное и придуманное (лозунг интеллектуальной собственности, требуя неукоснительной оплаты каждого подобия мысли, грозит вовсе парализовать доступ к придуманному) всем обществом. Но куда важнее хозяйственная сторона той же медали. Разделение труда повышает его производительность. Поэтому каждый из нас, живя в обществе, делает (в том числе и для других) и получает (в том числе и от других) несравнимо больше, чем мог бы сделать и получить в одиночку. Общество — условие жизни каждого из нас.

Но что такое общество?

Модные ныне концепции неограниченной экономической (либертарианство) и политической (либерализм) свободы рассматривают общество просто как сумму личностей. Каждая личность может свободно, по взаимному согласию взаимодействовать с другими. Результаты взаимодействий столь же свободно, по взаимному же согласию делятся между личностями. Вроде бы все просто, логично, удобно и взаимовыгодно… До тех пор пока взаимодействие ограничивается двумя личностями.

Даже в классическом моногамном браке личностей очень редко остается две. Например, на взаимоотношения супругов зачастую заметно влияют родня и знакомые. Но даже если забыть серии анекдотов «Зять и теща» и «Муж вернулся из командировки на день раньше», цель брака — дети (в связи с чем гомосексуальные связи не могут рассчитывать на те права, какие общество дает браку именно ради упрощения задачи пополнения общества). А ребенок не только воспитывается отцом и матерью, но еще и наблюдает их взаимоотношения и на основе этих взаимоотношений сам учится будущему семейному поведению (людям, воспитанным в неполной семье или гомосексуальной паре, заметно труднее в ходе построения собственной семьи). Родители же не всегда сходятся во взглядах на воспитание ребенка, что может породить конфликт.

Даже в элементарной ячейке общества невозможно ограничиться только парными взаимодействиями: каждое из них самим фактом своего наличия влияет на все остальные.

Всякому знакомому с теорией систем понятно: целое больше суммы своих частей. На теплофизическом факультете мне довелось заниматься отличиями реальных веществ от идеального газа. В нем частицы движутся свободно, взаимодействуя между собой только при столкновениях (как совместить нулевой размер частиц с ненулевой вероятностью соударения — вопрос скорее философский, чем физический). Реальные же молекулы не только имеют конечные размеры (и зачастую несферическую форму). Главное — они взаимодействуют через электромагнитные поля, простирающиеся неограниченно — хотя и стремительно затухающие.

Эти поля, в свою очередь, создаются электронами, движущимися по законам квантовой механики (в первом приближении можно свести это движение к орбитам, хотя и не всегда круговым). Поле, определяющее движение электрона, создают не только протоны в ядрах атомов (эта — статическая — составляющая суммарного поля всей молекулы экранируется электронами). В его образовании соучаствуют и другие электроны. Причем не только входящие в состав данной молекулы.

Правда, влияние дальних молекул в основном экранируется близлежащими. Но этих последних тоже достаточно много, чтобы суммарная картина поля была весьма сложна. В конечном счете взаимодействие каждой пары молекул зависит от многих десятков других. Даже расчет взаимодействия трех частиц — задача далеко не тривиальная. А уж многочастичные взаимодействия в мои институтские годы — в начале 1970‑х — выходили далеко за пределы возможностей мощнейших из тогдашних компьютеров. Но и четыре десятилетия спустя полноценному теоретическому исследованию поддаются лишь конфигурации, ничтожно малые по сравнению с обычными практически важными объемами. Даже модные нынче наночастицы приходится изучать в основном на опыте.

Межличностные взаимодействия — тоже многочастичные. Каждая книга — даже откровенно подтасовочная, вроде текстов Алисы Зиновьевны Розенбаум (Айн Рэнд) или Владимира Резуна, каждый фильм — даже откровенно халтурный, вроде почти всего постсоветского кино, влияют на многие тысячи умов сразу — но в свою очередь эти тысячи своей реакцией, обсуждениями между собой влияют на автора (каждый следующий фильм Федора Бондарчука примитивнее и манипулятивнее предыдущего, ибо рассчитан на уже обработанных предыдущим тошнотворчеством).

В деловой жизни многочастичность любого взаимодействия еще очевиднее. Даже продавец заведомо уникального товара не может надеяться на безудержное накручивание цены по принципу «Все равно ко мне придут»: другие могут предложить альтернативу если не равно полезную, то по меньшей мере приемлемую для многих. А уж производители типовых изделий — от дверных ручек до компьютеров — и подавно вынуждены учитывать не только интересы своих потребителей, но и любые действия других производителей.

Выходит, взаимодействия — хоть в газе, хоть в хозяйстве — можно рассматривать как самостоятельные сущности, несводимые к самим взаимодействующим молекулам или личностям. Причем несводимые не только в чисто техническом смысле (как химические реакции не сводятся к квантово-механическим расчетам просто вследствие непомерной сложности таких расчетов), но и вследствие взаимовлияния самих взаимодействий.

Увы, либерализм и либертарианство почти не исследуют природу взаимодействий. В этом они безнадежно отстали от марксизма.

Скажем, трудовая теория стоимости, использованная Марксом в качестве опоры и заметно развитая им, считает основой ценообразования общественно обусловленные — порожденные множеством независимо действующих, но именно в силу этой формальной независимости создающих общие условия деятельности производителей — затраты труда. Либертарианство же противопоставляет ей, например, теорию предельной полезности, где каждая личность самостоятельно оценивает, какую пользу может извлечь из приобретения. Беда только в том, что польза, получаемая каждым потребителем, зачастую не поддается сравнению не только с пользой, получаемой производителем от продажи своего изделия, но даже с пользой, получаемой другими потребителями.

В результате, по моим наблюдениям, субъективистские теории стоимости (вроде той же предельной полезности) верны пока и постольку, пока и поскольку перефразируют результаты, ранее полученные в рамках трудовой теории стоимости, и безнадежно путаются при любой попытке отойти от нее. Это и не удивительно: субъективизм, лишенный внешних опор, неизбежно рушится.

Не помню, кто сказал: война слишком важна, чтобы поручать ее военным. Система взаимоотношений личностей слишком важна, чтобы поручать ее личностям. Построение общества, поддержание общества, управление обществом требуют общественных инструментов — от школы до единой системы управления всем мировым производством (как я уже не раз отмечал, к 2020-му году она станет технически осуществима). Только тогда общество — единство межличностных взаимодействий — сможет действовать в интересах каждой личности. Ведь (как отметил в 1844‑м Маркс) свободное развитие каждого — условие свободного развития всех.

Источник — http://business-magazine.ru/